В преддверии Нового года «Полит.ру» публикует серию интервью, посвященных итогам уходящего года в различных областях общественной, политической и экономической жизни. Об обратной стороне спортивной жизни и достижениях в области борьбы с допингом нам рассказал начальник отдела антидопингового обеспечения Росспорта, руководитель антидопинговой инспекции Олимпийского комитета России профессор Николай Дмитриевич Дурманов. Интервью взял Иван Гринько.

– Чем для вас лично и для антидопинговой инспекции ознаменовался уходящий 2006 год?

– Всегда в таком большом и сложном деле, как борьба с допингом, есть и радости, и разочарования. Главная радость – мы наконец получили суперлабораторию. В этом году был закуплен набор великолепного оборудования, и теперь мы вооружены, наверное, лучше всех в мире. Это оборудование относится к самым современным сериям, и сегодня мы можем определять не только дальние следы классических допингов, но и вполне уверенно себя чувствуем с новыми видами допингов. Много народу из нашей лаборатории прошло обучение в других лабораториях. У нас сложились отличные отношения с академическими институтами. В общем и целом, с той частью нашей антидопинговой службы, которая касается аналитики обнаружения, все превосходно.

– Какие же главные разочарования года?

– Одно из главных разочарований – не снижается количество наших спортсменов, которых мы же сами и ловим на применении допинга. Ситуация не меняется, несмотря на то что мы постоянно обучаем тренеров, врачей, спортсменов, издаем много литературы на эту тему. Можно сказать, развернули настоящую пропагандистскую кампанию. Более того, впервые за многие годы появились хорошие медицинские программы, которые не просто составляют конкуренцию допингам, а неизмеримо более выгодны. Сегодня в большой спорт пришла хорошая большая настоящая медицина, и все равно мы постоянно ловим народ на допинге.

В конце года мы поймали одну из отечественных биатлонисток не на чем-нибудь, а опять на корфедоне, как будто на этой планете еще остался кто-нибудь, кто не слышал историю про злоключения Ольги Пылевой в Турине. Это очень большее разочарование для нас.

– Этого можно было избежать?

– Сейчас мы понимаем, что все гораздо сложнее. Раньше мы понимали наши функции как «ловить, держать и не пущать». Постепенно мы приходим к осознанию, что необходимо работать с детьми, с молодежью, нужно идти длинным и нудным путем по перестройке сознания, по изменению стиля жизни в большом спорте. А это – большая история.

– Николай Дмитриевич, а каковы сегодня, на ваш взгляд, общие тенденции в борьбе с развитием допинга и с его применением?

– Здесь существуют две главные тенденции. Одна относится к элитному профессиональному спорту. Во Всемирном Антидопинговом Агентстве (ВАДА) есть программа, которая называется «ADAMS» (Antidoping administration and management system). Это глобальная антидопинговая база данных. Все элитные спортсмены берутся на карандаш, на каждого заводится специальное досье с указанием места пребывания, биометрических параметров, а с недавних пор в некоторых видах спорта – и то, что мы называем «биохимическая дактилоскопия», т.е. некоторые параметры его организма. По этой биохимической дактилоскопии мы можем теперь точно определять, был применен допинг или нет, даже если следы этого допинга как такового и не увидели. Это называется система «No start».

– Это тенденции в элитном спорте, а если опуститься рангом ниже?

– В том, что касается остального спорта, главная мировая тенденция (и мы здесь тоже активные участники) – это образование, образование, и еще раз образование. Причем надо начинать уже с детей, и мы также стараемся этим заниматься.

Еще одна из главных идей ВАДА – это введение системы внезапных внесоревновательных контролей, и мы полностью эту идею поддерживаем. Из 11 тысяч проб, которые мы в следующем году проверим, (кстати, это в два раза больше, чем в этом году), большая часть будет именно внезапными внесоревновательными проверками. Связано это с тем, что вы озвучили в вашем вопросе: какие тенденции в мире допинга. Я сейчас не буду говорить про генный допинг, хотя есть сведения, что он уже применяется. Тем не менее, это перспектива ближайших двух-трех лет. Сейчас мы видим тенденцию по применению хитроумных допингов или по изменению системы их применения, которая приводит к тому, что допинг очень быстро уходит из организма спортсмена, а с формальной точки зрения спортсмен даже не имеет всю дозу этого самого допинга. Это сверхнизкие дозы анаболических стероидов, генно-инженерных препаратов, которые повышают уровень гемоглобина. Но внесоревновательный контроль как раз и направлен на то, чтобы не было «окон» вне зоны контроля. Мы можем появиться в любое время.

– Вы упомянули о генном допинге. Насколько, на ваш взгляд, велика опасность того, что он постепенно будет внедряться в большой спорт?

– Конечно, он будет внедряться, по одной простой причине: технологическая платформа генного допинга – это вполне легальная медицинская программа, которая называется «генная терапия». На это тратятся миллиарды долларов во всем мире, потому что речь идет о лечении смертельно больных людей. Здесь речь идет об общемагистральном исправлении дефектных генов, применении систем воздействия на геном человека для того, чтобы продлить жизнь, спасти от смертельных болезней. Эта технологическая платформа активно разрабатывается. Соответственно, эта технология попадает в распоряжение людей, которые могут ее использовать в спорте. И здесь одни и те же методики, одни и те же методические подходы, которые в одном случае спасают жизнь человеку, а в другом случае могут стать супердопингом.

– Не могли бы вы более подробно раскрыть использование этих механизмов в качестве допинга?

– Например, можно отключить в организме человека ген, который сдерживает рост мышц, – человек будет супер-Шварценеггером. Можно активировать гены, которые усиливают скорость реакции, в спорте это тоже может быть востребовано. При этом надо отдавать себе отчет в том, что все это достигается ценой огромного риска, потому что генная терапия, даже в условиях высококачественных клиник и научно-исследовательских институтов, уже имеет длинный список людей, которые погибли при попытке их лечить таким методом.

– То есть угроза генного допинга очень велика?

Скажем так: это абсолютно реальная вещь, но одновременно могу сказать, что два года назад эта проблема казалась просто каким-то цунами, который надвигается неотвратимо и от которого нет спасенья, а теперь она уже выглядит не так мрачно. Нам стало более или менее понятно, как бороться с генным допингом. Общая схема выглядит таким образом. Мы будем проверять работу собственных генов человека, для того чтобы по их поведению определить – было ли осуществлено внедрение чужого гена и были ли попытки манипуляции с имеющимися генами.

– Недавно английский спортсмен Роби Грейн стал первым за всю историю метателем дротиков, который попался на употреблении допинга. А в каких еще экзотических видах спорта планируется ввести допинг-контроль и насколько это обосновано?

– Я не знаю, почему этому случаю с марихуаной в дартсе уделено столько внимания. Дело в том, что в спорте, особенно в его периферийных, в хорошем смысле, видах марихуана – это большая проблема, потому что это часть – нелегальная, аморальная, но все-таки часть – субкультуры. Спортсмены такие же молодые люди, как и все остальные, поэтому марихуану мы вылавливаем регулярно и в самых неожиданных видах спорта. А что касается прогнозов, то предугадать, какой вид спорта будет химизироваться сильнее, чем другие, очень трудно.

Понятно, что есть традиционные виды спорта, где допинг уже давно был проблемой и проблемой останется. Это, в основном, виды спорта, связанные с выносливостью и мышечной силой. Тем не менее все больше и больше разговоров идет о том, что допинговая экспансия повернется в сторону игровых видов спорта по нескольким причинам. Первая причина: в них вертится много денег, а допинговая подпольная индустрия тянется к деньгам. Вторая причина: появились препараты, которые могут действительно сильно влиять на мотивацию человека, на его агрессию, на его выносливость. В игровых видах спорта это достаточно актуальные вещи. И, наконец, третья причина – это смена, можно философски сказать, modus vivendi в игровых видах спорта. Во многих странах, в том числе и в России, отмечается, что «примадонны» игровых видов спорта – это люди чересчур зацикленные на денежных вопросах. Как правило, такие вещи, как национальный престиж, честь спорта, для них имеют не такое актуальное звучание. Учитывая это, какой-нибудь игрок с чудовищной суммой трансферта, но теряющий спортивную форму, может запросто обратиться к допингу, чтобы попытаться решить свои краткосрочные задачи.

– В связи с актуализацией новых видов спорта – какая из российских спортивных федераций, на ваш взгляд, сегодня наиболее передовая в борьбе с допингом и контроле за его употреблением?

– Я могу сказать совершенно определенно, что у нас нет никаких проблем ни с одной из спортивных федераций. Более того, практически все спортивные федерации, ведущие тренеры, ведущие медики настаивают на проведении допинг-контроля, обращаются к нам. И, в общем, должен сказать, что в этом смысле у нас, как говорят французы, «antante cordial» – сердечное согласие. Но, безусловно, лидером по желанию справиться с допингом является ъ легкая атлетика.

– После чемпионата мира по легкой атлетике в Гетеборге президент испанской федерации Хосе Мария дель Сола заявил, что у него есть информация, что наши спортсмены используют запрещенные препараты. Это спонтанный всплеск эмоций, или против России в данной области действительно ведется некая целенаправленная кампания?

– На сегодняшний день я ни разу не видел каких-то целенаправленных акций в области борьбы с допингом, которые имели бы какой-нибудь национальный или антинациональный привкус. Мы – одна из немногих ведущих стран, и нас ловят с той же частотой, что и всех остальных. Ничего специфического антироссийского в настроениях я не наблюдаю. Что же касается заявлений дель Солы, то он основывался на неких результатах биохимического – подчеркиваю, биохимического, а не антидопингового – анализа, по которым у некоторых наших спортсменов были повышенные значения гемоглобина, что в принципе в легкой атлетике никогда не считалось допингом или чем-то запрещенным. Кстати, именно легкоатлетическая федерация России обратилась в ИААФ (Международная федерация легкой атлетики) с просьбой ввести такие же нормативы на гемоглобин, которые действуют в других видах спорта. Однако теперь все это не очень актуально, поскольку легкая атлетика, скорее всего, примет вышеупомянутую систему «no start» – биохимической гематологической дактилоскопии всех ведущих спортсменов. С человеческой точки зрения, поведение дель Солы тоже понятно: мы забрали очень много медалей, а испанцы, которые тоже числились среди фаворитов, выступили не лучшим образом. Очевидно, что человек сорвался.

– Николай Дмитриевич, в следующем году состоятся выборы главы Всемирного антидопингового агентства, кто наиболее реальный претендент на победу?

– Во-первых, не факт, что Дик Паунд стопроцентно уйдет со своего поста на мадридской конференции в следующем году. ВАДА (Всемирное антидопинговое агентство) было создано двумя игроками: Международным олимпийским движением и правительствами. Существует джентльменское соглашение, по которому будет ротация главного поста в ВАДА между представителями Олимпийского движения и министрами спорта, а Дик Паунд является председателем олимпийского движения. Соответственно, следующим президентом ВАДА должен быть представитель правительств.

Сейчас, во всяком случае, на пост вице-президента ВАДА выбран нынешний министр спорта Франции Жан-Франсуа Ламур. Правда, здесь возникает вопрос казуистического характера: во Франции будет смена правительства в мае, и к ноябрю, когда встанет вопрос о переизбрании Паунда, кем будет гражданин Ламур? Он вполне может лишиться поста министра спорта и таким образом, с формальной точки зрения, не сможет занять пост президента ВАДА.

– Насколько сильны позиции России в ВАДА?

– Они весьма и весьма достойные. Вячеслав Фетисов представляет Совет Европы в ВАДА. Он – председатель комиссии атлетов в ВАДА, в ряде комитетов и комиссий ВАДА работают наши специалисты, и в целом с ВАДА у нас практически ежедневные рабочие контакты.

– На четвертом семинаре УЕФА по сотрудничеству с Европейским Союзом, который состоялся на прошлой неделе, были обсуждены самые актуальные вопросы по взаимоотношениям УЕФА и Европейского Союза, в частности вопросы борьбы с допингом. Насколько нормативно-правовая база Российской Федерации способствует работе антидопинговых служб?

– Это общая проблема большинства стран на планете. Существуют сильные и не очень сильные противоречия между действующим законодательством – будь то закон об обороте фармацевтических средств, трудовые, гражданские кодексы – и положениями антидопинговых кодексов. Строго говоря, если я лишаю кого-то работы, а именно так выглядит дисквалификация на юридическом языке, я вступаю в противоречие с гражданским кодексом. Гражданский кодекс не знает таких слов, как «допинг» или «ВАДА», поэтому очень многие страны, в том числе и Россия, сейчас перестраивают свое законодательство, чтобы антидопинговые программы имели четкую юридическую подоснову. Например, многие допинги, анаболические стероиды внесены в один и тот же список с наркотиками. Таким образом, их распространение и нелегальный сбыт и производство подпадают под соответствующую статью уголовного кодекса. Французы переделали одиннадцать законов национального уровня, чтобы можно было на законных основаниях бороться с допингом. Мы этим тоже занимаемся, и мы обязаны этим заниматься, потому что мы – одна из стран, подписавших антидопинговую конвенцию ЮНЕСКО, в которой четко написано, что для борьбы с допингом должны быть созданы все теоретические предпосылки, в том числе соответствующее законодательство. В этой теме активно участвуют Госдума и Совет Федерации, но вопрос теперь в том, что процесс законотворчества достаточно кропотливое и хлопотное дело, и когда он закончится – неизвестно.

– Что изменится в вашей работе после ратификации упомянутой вами международной конвенции о борьбе с допингом?

– Многое изменится. Дело в том, что мы теперь обязаны проводить целый ряд мероприятий, причем проводить их интенсивно и на основе четких международных стандартов. Например, антидопинговые общенациональные образовательные программы, контроль молодежного и юношеского спорта и тому подобное. Многие силовые ведомства после этого будут обязаны повернуться к теме допинга и относиться к ней так же, как к борьбе борьбы с наркотиками, что, впрочем, недалеко от истины, потому что допинговая индустрия, по данным Интерпола, уже превосходит наркотрафик по денежному обороту. Наконец, лишний раз тема допинга будет освещена в СМИ.

– В наше время область использования допинга постоянно расширяется, сейчас идут разговоры о введении допинг-теста для абитуриентов высших учебных заведений. На ваш взгляд, Николай Дмитриевич, каковы в связи с этим перспективы деятельности антидопинговых служб?

– Я ничего не слышал о введении допинг-контроля для абитуриентов, хотя идея неплохая.

– А почему вам нравится подобное нововведение?

– По той же логике, что и допинг-контроль в спорте. По сути дела, что такое допинг-контроль? Это попытка восстановить справедливость: пусть соревнуются люди, а не таблетки и шприцы.

– А в перспективе в каких еще областях деятельности может быть востребована антидопинговая служба?

– Честно говоря, мне хватает проблем в спорте, чтобы думать о какой-то экспансии за его пределы. Но, по большому счету, наркоконтроль, допинг-контроль – это вещи, которые должны расширяться, потому что в высокотехнологическом обществе очень много зависит от правильного или неправильного поведения одного человека. Можете себе представить пьяного оператора атомной электростанции или обкуренного летчика, пилота пассажирских авиалиний?.. Мы зависим друг от друга, и тут надо быть предельно внимательными, потому что ошибка одного человека может стоить жизни многим другим, а допинг так же, как наркотик, может влиять и на поведение, и на физическую форму, и на адекватность восприятия окружающей среды.

– В связи с последними нашумевшими отравлениями напрашивается вопрос: возможно ли использовать оборудование антидопинговых лабораторий для выявления, скажем, отравляющих веществ в организме?

– С технической точки зрения, наше оборудование самое лучшее и мы можем определять миллиардные доли миллиграммов, мы можем не 200, 300, 400 метаболитов субстанций определять, как сейчас, а гораздо больше. Другое дело, что это не наш бизнес, потому что кроме технических возможностей существует еще юридическая и бюрократическая логистика. Тут, я думаю, пусть этим занимаются лаборатории, которые принадлежат другим ведомствам. Единственное, что я хочу сказать заранее, – что мы готовы оказать любую помощь этим лабораториям, потому что еще раз подчеркну: на таком уровне чувствительности и с такой надежностью, как мы, не работает ни одна лабораторная служба страны.

http://www.polit.ru/