Джеймс Уотсон: полвека спустя

SCIENTIFIC AMERICAN (SA): - ДНК больше не является исключительно достоянием науки. Теперь это культурный феномен, метафора, выражающая нашу сущность. Мы слышим о ней повсюду: это предмет повседневных разговоров и произведений искусства. Когда вы работали над созданием двойной спирали, приходило ли вам в голову, что ДНК ждет такое будущее?

ДЖЕЙМС УОТСОН (Д.У.): - Конечно, нет. В то время еще не умели определять нуклеотидную последовательность ДНК и получать ее в достаточном количестве. В статье известного австралийского иммунолога Фрэнка Бернета (Frank Macfarlane Burnet), опубликованной в 1961 г., утверждалось, что ДНК и молекулярная биология в целом не имеют никакого значения для медицины. И так будет до тех пор, пока не удастся расшифровать заключенную в этой молекуле информацию.

Мы же в далеком 1953 г. хотели выяснить, в каком виде хранится в ДНК информация и каким образом "клеточная машина" производит белки. Мы и не думали о генной терапии. Прошло еще 15 лет, прежде чем стало возможным говорить о чем-то подобном. Случилось это в 1968 г., когда были открыты ферменты, расщепляющие ДНК (ферменты рестрикции), а чуть позже разработаны методы определения нуклеотидной последовательности ДНК.

SA: - Вы говорили, что к исследованию ДНК вас привел интерес к эволюции и к вопросам передачи информации.

Д.У.: - Да, и большую роль сыграла книга физика Эрвина Шрёдингера "Что такое жизнь? Физические аспекты живой клетки" (1944 г.). Не он первый высказал мысль о существовании некоего кода, позволяющего молекулам клетки передавать информацию. Но это была первая книга, затрагивающая эту проблему, которую я прочел. Ко времени ее выхода ряд ученых, например биолог Дж. Холдейн (J.B.S. Haldane), уже указывали на возможную связь между генами и белками. Но в то время аминокислотная последовательность белков тоже не была известна. Знали только, что какая-то последовательность у них существует, и все. Лишь с открытием структуры ДНК и секвенированием первого полипептида ситуация несколько прояснилась.

SA: - Можно ли сказать, что в работе над ДНК вами двигало чисто научное любопытство, а не честолюбие?

Д.У.: - По своей природе я любознательный человек. Мне больше нравится читать книги по экономике, чем по истории, потому что в них есть разъяснения. А объяснить суть жизни можно, только установив молекулярную основу живого. Я не отношусь к сторонникам божественного происхождения жизни. И я очень рад, что меня воспитал отец, не имевший никаких религиозных убеждений.

SA: - Если оглянуться на историю гонки, предшествовавшей открытию двойной спирали, станет понятно, что это открытие рано или поздно все равно бы произошло. Слишком многие были близки к цели - вы вместе с Криком, Лайнус Полинг (Linus Pauling) из Калифорнийского технологического института, Морис Уилкинс (Maurice Wilkins) и Розалинда Франклин (Rosalind Franklin) из Королевского колледжа. Если бы тогда этого не сделали вы с Криком, то…

Д.У.: - Я думаю, не прошло бы и года, как это сделал кто-то другой.

SA: - Всегда ходило много слухов о том, что Уилкинс передал вам рентгенограммы ДНК, полученные Франклин, без ее разрешения и что именно они сыграли важную роль в расшифровке структуры ДНК. Не кажется ли вам сегодня, что было бы справедливее, если бы Нобелевский комитет присудил премию ей вместе с вами и Криком, а не Уилкинсу?

Д.У.: - Думаю, что нет. Уилкинс предоставил нам рентгенограммы A-формы ДНК, а Розалинда - B-формы. Так что в идеале Франклин и Уилкинсу нужно было бы присудить Нобелевскую премию по химии, а Крику и мне - по биологии. Тогда все было бы справедливо. Но вышло иначе.

Мы стали столь прославленными только потому, что знаменита сама ДНК. Если бы Розалинда, беседуя в начале 1951 г. с Фрэнсисом, поделилась с ним своими данными, эту структуру установила бы она. И тогда именно она стала бы знаменитой.

SA: - За сто лет мы прошли путь от повторного открытия законов Менделя и идентификации хромосом как наследственного материала до расшифровки генома человека.

Если говорить о ДНК, то как много здесь еще предстоит сделать? Ждут ли нас новые открытия или осталось только уточнить какие-то детали?

Д.У.: - Я думаю, главное сейчас - это хроматин (комплекс между ДНК и гистонами, составляющий основу хромосом). От чего зависит, будет ли данный участок ДНК в хромосоме функционировать, при том что весь он покрыт гистонами? Есть еще что-то помимо нуклеотидной последовательности. Вот это сейчас самое увлекательное в генетике. И, как мне кажется, дела здесь идут довольно быстро. Думаю, что в ближайшие 10 лет поле будет вспахано. На нем трудится много достойных людей, и у нас есть все необходимые инструменты. Придет время, и удастся раскрыть принципы функционирования генов и перейти к таким вопросам, как работа мозга.

SA: - Если бы вы начинали свою научную карьеру сейчас?..

Д.У.: - Я занялся бы исследованиями, касающимися связи между генами и поведением. Можно найти гены, определяющие поведение, но они не скажут вам, как работает мозг. Мой интерес к живому начался с наблюдений за птицами. Пока вы не узнаете, как работает их мозг, вы не сможете понять, каким образом гены отдают команду к миграции. Ведь взрослая птица не может объяснить подросшему птенцу, куда лететь! Это должно быть заложено в его генах.

Есть масса других проблем, касающихся поведения. Многим непонятно, как мужчина может любить мужчину; на это я отвечу: "Это такая же тайна, как и любовь мужчины к женщине". Поведение - вещь загадочная! Как заметил Фрэнсис, здесь не существует никакого аналога молекулы ДНК, начав с которого, можно было бы понять все остальное.

SA: - Сегодня многие исследования, связанные с генетикой, находятся в центре внимания общественности: генетически модифицированные продукты, клонирование, геномная дактилоскопия и т.д. Как вы думаете, насколько строгим должен быть контроль со стороны государства?

Д.У.: - Я думаю, что государство не должно вмешиваться. Я бы предпочел, чтобы оно стояло в стороне, так, как оно ведет себя, когда дело касается абортов.

Сегодня в центре внимания находится клонирование. Но создание первого клона - это не взрыв атомной бомбы. Он не может никому навредить! У моего знакомого, известного французского ученого, никогда не было детей, потому что в его семье были душевнобольные, и он не хотел появления на свет еще одного нездорового человека. А клонирование гарантирует от такой случайности. Я думаю, приоритет должен принадлежать семье, а не государству.

Иногда приходится слышать: "Но это означает, что появятся специалисты по конструированию детей?" На что я отвечаю: "А чем это хуже, чем специалисты по конструированию одежды?" Если вы можете не опасаться, что у вас родится ребенок, страдающий астмой, разве это не прекрасно? Что плохого в клонировании в терапевтических целях? Кому такое навредит?

Допустим, вы уверены, что каждое растение - Божье творение, созданное для определенных целей. Но тогда вы не должны пытаться хоть как-то изменить его. Однако Америка сегодня совсем не та, какой она была прежде, когда сюда прибыли отцы-пилигримы. Все изменилось. Мы никогда не пытались законсервировать прошлое, мы стремились к усовершенствованию. И я думаю, любые попытки остановить человека на этом пути вступят в противоречие с его природой.

Источник: журнал «В мире науки», http://www.sciam.ru